Бронницкие НОВОСТИ

 Казалось бы, эта старая семейная трагедия, как и тысячи ей подобных, давным-давно поросла быльем. На дворе совсем иной век, где все по-другому. Но моя собеседница, коренная бронничанка Валентина Ивановна ХОМЧИК не может вспоминать далекий 37-й год без слез. Уже давно нет на этом свете ее отца и матери, сестер и брата, но в минуты раздумий пенсионерка вновь и вновь возвращается в свое разбитое надвое довоенное детство. С отцом и без него. Вспоминает доверительные беседы с ним, простые, но такие дорогие папины гостинцы, а после ареста — недели, месяцы, годы ожидания и безысходного горя. Так уж, наверное, устроен человек: чем больше прожито и пережито, тем чаще оглядываешься назад.

В дом громко постучали далеко за полночь, когда 11-летняя Валя с бабушкой уже спали. Она проснулась от направленного в лицо света и чужих голосов. После обыска, люди в форме, бухая сапогами, увели отца, даже не дав ему попрощаться с семьей. Утром испуганная, с заплаканным лицом мать, убеждая себя и детей, все время твердила: 'Там во всем разберутся и папа вернется... Какой из него вражеский агитатор... Он и слов-то бранных с роду ни о ком не говорил...' В 37-м в Бронницах, как и везде, людей арестовывали все чаще. И улицу Красную не обходили стороной. Вот только домой никто из арестантов уже не возвращался. Всех увозили в Москву, а дальше — ни слуху, ни духу.

... В гулкой, предрассветной тишине они, дворами прокрались к тыльной стороне серого милицейского здания, где размещалась КПЗ. Став на плечи старшей сестры, и, с трудом дотянувшись до маленького зарешеченного окна, Валя опасливо заглянула внутрь. В камере было много мужчин, и в сумраке дочь не сразу разглядела среди них отца. Как и большинство арестантов, он неподвижно сидел на полу, склонив голову на колени. 'Папа! Папа!' — позвала она и вдруг, испугавшись собственного звонкого голоса, сорвалась вниз. А через минуту девчата, опасаясь охранников, уже без оглядки бежали домой...

Хозяйственного и трудолюбивого Ивана Викентьевича, в прошлом солдата Первой мировой, демобилизованного по ранению, на Красной хорошо знали и уважали. В 30-е его по оговору хотели раскулачить и выслать из Бронниц. Соседи тогда всем миром заступились за инвалида, собрались у здания горсовета, не дали самым ярым активистам разорить семью. У снабженца местной артели инвалидов и была-то в хозяйстве одна лошадь да небольшой сельхозинвентарь. Но и это тогда считалось излишеством... В то время люди кормились в основном от земли и соседи часто просили его вспахать придомовые участки, помочь в обработке тягловой силой. И отец, как вспоминает дочь, никому не отказывал. Вроде бы, и недругов у него не было. Но на беду, нашлись завистники, написавшие на 'зажиточного' соседа лживый донос.

На его основе, похоже, и возбудили дело по обвинению гр-на Хомчик И.В. в антисоветской агитации. Подвели под 'политическую' статью 58-10, пункт 1 УК РСФСР. Все, кто знал немногословного и рассудительного, далекого от политики Ивана Викентьевича, обвинение считали абсурдным. Один из милиционеров-бронничан даже отказался участвовать в его аресте в качестве понятого. Чем это грозило в то время, говорить излишне... Но чекисты, и не пытаясь разобраться в деле, включили 'врага народа' в расстрельный список и увезли в столицу. Мясорубка репрессий 37-го была слепой и быстрой: 26 августа 'тройкой' при УНКВД г.Москвы вынесен смертный приговор, а через сутки приведен в исполнение. Отец четверых детей всего день не дожил до своего 55-летия. Об этом в семье узнали лишь десятилетия спустя — из реабилитационного дела. Прежде была ложь: дали, мол, 10 лет без права переписки. И отца долго ждали живого, даже после войны...

Рассказывая о том страшном для семьи времени, моя собеседница с гордостью вспоминает свою мать — Прасковью Ивановну. Лишившись кормильца, прежняя тихая домохозяйка с честью прошла через все лишения и тяготы, нашла в себе силы противостоять притеснениям властей. Ведь с женами и детьми 'врагов народа' обходились тогда без всякого сострадания. 'Тебе тоже место в Соловках, а не в нашем городе,' — сказал ей один из местных коммунистов-чиновников, когда семью стали выселять из отцовского дома. Вытерпев немало унижений и обид в районе, мать отправилась в столицу и, выстояв огромную очередь, сумела попасть на прием к секретарю самого наркома внутренних дел Ежова. Только благодаря вмешательству из Москвы, жилье семье репрессированного оставили. Но их подстерегала другая беда — безработица и голод...

Из-за репрессированного мужа Прасковью Ивановну долго нигде не брали на работу. Она перебивалась случайными заработками, а частных заказов на шитье становилось все меньше... Выжить им помог случай: мать взяли сначала швеей-надомницей, а потом — в местный промкомбинат, который был рядом с домом. Здесь изготавливали колеса для телег, валенки, шили рукавицы, и другую продукцию. Сначала для мирных нужд, потом — для фронта. По воспоминаниям дочери, мать трудилась и день, и ночь, не покладая рук, а быстро взрослеющие дети помогали ей во всем.

В 40-м, перед войной, в армию призвали старшего брата Валентины Ивановны — Владимира. Сын репрессированного, выучившись, стал летчиком дальней авиации. Их экипаж по заданию Верховного Главнокомандующего даже участвовал в самых первых бомбардировках Берлина. Владимир и все старшие сестры, как считает моя собеседница, прожили жизнь достойно: честно трудились, воспитали детей, внуков. Никто в семье не верил в виновность отца и его фамилии никогда не стыдился. Сама Валентина, выйдя замуж, так и осталась по паспорту гражданкой 'Хомчик', а ее выросший сын, узнав правду о деде, даже сказал матери, что тоже хотел бы носить эту фамилию.

Посмертную реабилитацию отца все восприняли как неизбежный итог произошедшей в 37-м жестокой и обидной несправедливости. В справке из дела № СК-4-826 от 22 августа 1958 года сказано, что гр-н Хомчик И.В., судя по имеющимся данным, после расстрела захоронен, на так называемом, Бутовском полигоне НКВД. Это историческое место, как свидетельствуют документы, стало огромной безымянной братской могилой для тысяч жертв сталинского террора. Там зарывали в общий ров трупы, приговоренных к высшей мере людей из столицы и Подмосковья... До начала 90-х о чудовищной правде Бутовского мемориала знали лишь единицы. Лишь в постсоветские годы, когда страшные расстрельные списки стали достоянием общественности, на месте массовых захоронений был установлен памятный знак.

Свое недавнее 80-летие Валентина Ивановна, всю жизнь прожившая на Красной улице, встретила в привычных, повседневных заботах. К ней, ветерану труда, бессменному, несмотря на почтенный пенсионный возраст, председателю уличного комитета, часто заглядывают со своими бедами и проблемами многие соседи. Люди доверяют ей и она стремиться по возможности хоть как-то помочь каждому. Особенно своим ровесникам — пенсионерам, которые, как и она, немало повидали на своем веку и сегодня им ох, как непросто выживать на скудные пособия.

Не все проблемы удается решать быстро, без хождений по инстанциям и нервотрепки. Но уличный председатель, как и прежде, трудностей не боится. Привыкла помогать ближним не только по своей должности, но и по складу характера, по родительскому воспитанию. А еще: она до сих пор бережно хранит этот старый снимок и все то немногое, что осталось от ее отца, своим детям и внукам о нем часто рассказывает. Чтобы знали, что когда-то жил на улице Красной Иван Викентьевич Хомчик — хороший, добрый и родной им человек.

Валерий ДЕМИН