Бронницкие НОВОСТИ

Знойное лето 41го входило в полную силу. Солнце днем добиралось почти до зенита, а в сумерках, уходя за горизонт, иногда поигрывало лучиком в облаках. Поздно вечером, в субботу 21 июня, возвращаясь молодежной компанией с танцев в клубе, мы невольно обратили внимание на красноватую полоску света, заигравшую на востоке. “Заря!” – задумчиво промолвил ктото из нас, показав на небо. Никто еще не догадывался, что это занимается кровавая заря завтрашней войны….

Острашной беде не все тотчас узнали. Уже погибали в неравном бою пограничные заставы, первыми принявшие удар агрессора. Уже пылали украинские и белорусские хаты, и вражеские танки наматывали на гусеницы первые километры советской земли, а для меня, как и многих советских людей, воскресенье начиналось как обычный день летнего отдыха. Война меня застала в кубанской станице Старотитаровской. За неделю до начала войны я закончил десятый класс и получил аттестат о среднем образовании. Всю неделю праздновал с одноклассниками и друзьями, отмечая выдающееся событие в своей жизни.

Однажды вечером всем классом собрались в саду у одноклассницы Катюши. Ели черешни и, шутя, постреливали друг в друга скользкими косточками. Комуто она попала в лоб, а у когото просвистела мимо виска. Кто в тот веселый радостный вечер мог подумать, что очень скоро не черешневые косточки, а горячие пули и осколки будут свистеть над нашими головами и калечить наши жизни… В воскресенье у соседки Нины Ворожбиевой организовали чтото вроде молодежных посиделок с небольшим застольем и танцами. Собралась большая компания. Для настроения немножко выпили вина и развеселились. Не умолкая, играл патефон. Под звуки любимого танго “Брызги шампанского” кружились пары танцующих.

Анатолий Баранов принес модную пластинку “Синий платочек” и спел дуэтом с популярной певицей Клавдией Шульженко: “Шелковый синий платочек падал с опущенных плеч. Ты говорила, что не забудешь ласковых, радостных встреч…” Около четырех часов дня к соседке прибежала ее знакомая Саша Дубровина. Она с изумлением посмотрела на наше веселье и воскликнула:

– Так вы еще ничего не знаете? …Война!.. Немцы напали на нас!.. Мигом оборвалась музыка, в хате повисла нехорошая тишина. В станице не было радиотрансляции, мы не слышали выступления Молотова и, естественно, не знали, что уже 12 часов на нашей земле бушевала война. Все ошалело смотрели на заплаканную и растерянную Сашу, принесшую недобрую весть. Каждый посвоему обдумывал то, что услышал. Помню, как в наступившей тишине, я, словно в раздумье, произнес, имея в виду главаря фашистов Гитлера: – Да что он с ума сошел? Завтра же в Германии будет революция, и от него ничего не останется…

Вот как я сначала воспринял внезапно нагрянувшую войну. И нужно признаться, что был не одинок в такой наивной оценке ситуации. Многие еще верили в немецкий “Рот фронт”, еще совсем недавно собиравшийся под знаменами вождя немецких коммунистов Эрнста Тельмана. Верили в интернациональную солидарность трудящихся всего мира. Считали войну против страны Советов безнадежной авантюрой, обреченной на провал. Никто тогда не мог представить себе масштаба разразившейся войны и величины огромной дани, которую она возьмет с нас. А если бы такой провидец и отыскался, то его назвали бы безумцем и побили каменьями. Несмотря на мою успокоительную реплику, веселье угасло. С подавленным настроением все стали расходиться по домам. Анатолий Баранов спрятал пластинку с “Синим платочком”.

В последний раз перед нами мелькнул мирный милый платочек. Очень скоро на любимый мотив появились другие слова: “22го июня ровно в 4 утра Киев бомбили, нам объявили, что началася война…” Ушла домой расстроенная Саша Дубровина, но через минуту возвратилась еще больше взволнованная. Со слезами на глазах заявила, что во дворе Ворожбиевых она гдето обронила колечко. Кольцо дорогое, материнское. Мы несколько раз медленно прошлись по дорожке, долго ползали по траве, пытаясь отыскать пропажу, но так ничего и не нашли. Чудаки! Да что там колечко! Не знали мы, не ведали, что за тричетыре месяца войны потеряем Украину, Белоруссию, Молдавию, Прибалтику и добрый кусок России. Война вошла в быт станицы на второй день.

Многие военнообязанные получили повестки из военкомата – началась мобилизация. Мужчины в расцвете лет и сил оставляли работу, дом, стариковродителей, жен и малолетних детей, уходили на войну. К кому еще не пришла повестка, писали заявления, изъявляли желание добровольно пойти на фронт. В числе первых добровольцев подал заявление наш бывший классный руководитель и любимый преподаватель, давно обрусевший немец Генрих Васильевич Швандт. Нападение фашистской Германии на нашу страну его потрясло. Таким возмущенным мы еще никогда не видели своего бывшего учителя. Гневно сверкая черными очами, судорожно заикаясь, он последними словами клял Гитлера и фашистов и требовал, чтобы его призвали в армию, дали оружие и отправили на фронт.

Мы искренне верили своему любимому учителю, однако воевать против фашистов ему не довелось. В первые же дни войны все немцы, проживавшие в нашей стране, были интернированы и высланы в Казахстан и на Алтай. Уехал на Алтай и Генрих Васильевич со всей своей семьей. В станицу он возвратился только через двадцать лет. На третий день провожали мобилизованных. Специальным рейсом из районного города Темрюка пришел пароход с баржой. На огромной площади, полого спускающейся к пристани, негде было ступить. Мобилизованных провожали семьи, родные, соседи, друзьястанишники. Вразнобой играли колхозные духовые оркестры, визгливо пиликали гармошки. С разных концов гомонящей толпы доносились обрывки песен – советских, старинных украинских, походных казачьих. Сквозь тонкую пыль, повисшую над головами, нещадно палило солнце. Занимался душный знойный день. В мажорной тоне прозвучали короткие традиционные речи на прощальном митинге. “Ждем с победой!… Разбить врага малой кровью, могучим ударом!” …

Началась посадка. Последние объятья, прощальные поцелуи. Молодые парни с трудом отрывали от себя судорожно вцепившиеся руки матерей, жен, детей, кланялись отцам, скупо улыбались любимым. Не оглядываясь, взбегали по сходням. Трубно заревел пароход, перекрывая крики, плач, причитания. Но когда умолкла сирена, единый стон исторгнула огромная толпа провожающих. Жуткий вой повис над площадью, все больше набирая силу, пока пароход медленно отваливал от пристани.

Трудно было увидеть в толпе человека, который бы не провожал глазами, полными слез, постепенно удаляющийся пароход, увозивший в неизвестность дорогих, близких и знакомых людей. Не всем им было суждено возвратиться с войны, какой бы она ни предстояла. В едином и неожиданно прорвавшемся вопле огромной толпы провожающих выразилось народное предчувствие тяжелой, долгой и кровопролитной войны, полной лишений, горьких страданий и неотвратимо тяжких потерь…

Любимая кубанская станица в 1942–43 годах пережила 15 ужасных месяцев немецкорумынской оккупации. Через неделю после получения школьных аттестатов некоторые мои одноклассники надели шинели, через месяц приняли первый бой, пролили кровь. Летом 1942го и я стал фронтовиком, принял участие в Сталинградской битве. Пятеро моих одноклассников геройски погибли в боях за Родину. Четверо возвратилось домой калеками. Всех двенадцать мальчишек нашего класса огнем и железом пометила война…

Н.ЛАВРЕНЧЕНКО, ветеран ВОВ