Бронницкие НОВОСТИ

«Знойное лето 1941 года постепенно входило в свою полную силу. Солнце днем добиралось почти до зенита, а в сумерках, медленно уходя за горизонт, бывало, поигрывало лучиком в облаках. Поздно вечером, в субботу 21 июня, возвращаясь всей нашей молодежной компанией с танцев в клубе, мы невольно обратили внимание на яркую, красноватую полосу света, заигравшую на востоке. «Заря!» – задумчиво промолвил кто-то из нас, показав на небо. Никто тогда еще не догадывался, что это занимается кроваво-красная заря завтрашней войны….

О страшной беде не все из нас тотчас узнали. Уже погибали в неравном бою пограничные заставы, первыми принявшие удар агрессора. Уже пылали украинские и белорусские хаты, и вражеские танки наматывали на гусеницы первые километры советской земли, а для нас, вчерашних школьников, как и многих советских людей, воскресенье начиналось как обычный день летнего отдыха. Германское нападение застало меня в кубанской станице Старотитаровской. За неделю до начала войны я закончил десятый класс и получил аттестат о среднем образовании. Всю неделю праздновал с одноклассниками и друзьями, отмечая этапное событие в своей жизни.

21 июня вечером мы, школьные выпускники, всем классом собрались в саду у нашей гостеприимной одноклассницы Катюши. В ту пору уже поспела черешня, мы ели сочные ягоды и шутя постреливали друг в друга скользкими косточками. Кому-то она попадала в лоб, а у кого-то просвистела мимо виска. Никто из нас в ту веселую молодежную вечеринку даже не мог подумать, что очень скоро не черешневые косточки, а горячие пули и осколки будут свистеть над нашими головами и калечить наши юные жизни…

А уже на следующий день, в воскресенье, вся наша компания организовала у соседки Нины Ворожбиевой что-то вроде дружеских посиделок с небольшим застольем и танцами. Собрались многие мои одноклассники. Все охотно общались между собой. Для настроения выпили немножко терпкого домашнего вина и развеселились. В хате, не умолкая, играл старенький патефон. Под звуки любимого танго «Брызги шампанского» кружились пары танцующих.

Один из ярых любителей песен – Анатолий Баранов принес на наши посиделки модную тогда пластинку «Синий платочек». Сразу поставил её и спел дуэтом с популярной певицей Клавдией Шульженко: «Синенький скромный платочек падал с опущенных плеч. Ты говорила, что не забудешь ласковых, радостных встреч…» Около четырех часов дня к нам прибежала знакомая Саша Дубровина. Она с изумлением посмотрела на наше ребяческое веселье и громко воскликнула: «Так вы еще ничего не знаете? …Война!.. Немцы напали на нас!..»

Мигом оборвалась музыка, в хате повисла нехорошая тишина. В нашей станице не было радиотрансляции. Потому мы не слышали выступления Молотова и, естественно, не знали, что уже 12 часов на нашей земле бушевала война. Все ошалело смотрели на заплаканную и растерянную Сашу, принесшую недобрую весть. Каждый из нас по-своему обдумывал то, что услышал. Помню, как в наступившей тишине, я, словно в раздумье, произнес, имея в виду главаря фашистов Гитлера: «Да что он с ума сошел? Завтра же в Германии будет революция, и от него ничего не останется…»

Вот как я сначала воспринял внезапное нападение гитлеровской Германии. И нужно признаться, что был не одинок в такой наивной оценке ситуации. Многие еще верили в немецкий «Рот фронт», еще совсем недавно собиравшийся под знаменами вождя немецких коммунистов Эрнста Тельмана. Верили в интернациональную солидарность трудящихся всего мира. Считали войну против страны Советов безнадежной авантюрой, обреченной на провал. Никто тогда даже не мог представить себе масштаба разразившейся войны и той огромной дани, которую она возьмет с нас. А если бы такой провидец и отыскался, то его назвали бы безумцем и побили каменьями. Несмотря на мою успокоительную реплику, веселье угасло.

С подавленным настроением все стали друг за другом расходиться по домам. В последний раз перед нами мелькнул мирный милый платочек. Очень скоро на любимый всеми нами мотив появились другие слова: «22-го июня ровно в 4 утра Киев бомбили, нам объявили, что началася война…» В числе последних ушла домой и расстроенная Саша Дубровина, но через минуту возвратилась еще больше взволнованная. Со слезами на глазах она вдруг заявила, что во дворе Ворожбиевых где-то случайно обронила колечко. Кольцо было дорогим, подаренным девушке её матерью. И все сразу принялись его искать…

Мы несколько раз медленно прошлись по дорожке, долго ползали по траве, пытаясь отыскать пропажу. Однако, несмотря на все наши совместные старания, так ничего и не нашли. Чудаки! Да что там колечко! Не знали мы, не ведали, что за три-четыре месяца войны наши общие потери будут огромными. Враг захватит Украину, Белоруссию, Молдавию, Прибалтику и добрый кусок России. А в быт нашей станицы война вошла уже на второй день…

Многие военнообязанные из нашей станицы получили повестки из военкомата – началась мобилизация. Мужчины в расцвете лет и сил оставляли работу, дом, стариков-родителей, жен и малолетних детей, уходили на войну. К кому еще не пришла повестка, писали заявления, изъявляли желание добровольно пойти на фронт. В числе первых добровольцев подал заявление наш бывший классный руководитель и любимый преподаватель, полностью обрусевший немец Генрих Васильевич Швандт.

Нападение фашистской Германии на нашу страну уже немолодого учителя по-настоящему потрясло. В годы своей учебы в школе таким возмущенным всегда внешне спокойного Генриха Васильевича мы еще никогда не видели. Гневно сверкая очками, судорожно сжимая кулаки и заикаясь, он последними словами клял Гитлера и всех негодяев-фашистов, напавших на нашу страну. А после, без повестки придя в военкомат, учитель настойчиво потребовал, чтобы его призвали в армию, дали оружие и отправили на фронт.

Мы искренне верили своему любимому школьному преподавателю. Однако воевать против фашистов ему не довелось. Как мы позже узнали, в первые же дни войны все немцы, проживавшие в нашей стране, были интернированы и высланы в Казахстан и на Алтай. Уехал на Алтай и Генрих Васильевич со всей своей семьей. В станицу он возвратился только через двадцать лет. На третий день в нашей станице провожали мобилизованных. Специальным рейсом из районного города Темрюка пришел пароход с баржей, и все дружно устремились к нему...

На огромной площади, которая полого спускалась к пристани, негде было ступить. Мобилизованных провожали семьи, родные, соседи, друзья-станичники. Вразнобой играли колхозные духовые оркестры, незатейливо пиликали гармошки. С разных концов гомонящей толпы доносились обрывки популярных песен – советских, старинных украинских, походных казачьих. Сквозь завесу пыли, повисшую над головами, нещадно палило солнце. Занимался душный, знойный июньский день. В мажорном тоне прозвучали короткие традиционные речи на прощальном митинге. «Ждем с победой! Разбейте врага малой кровью, могучим ударом!»

После митинга сразу началась посадка. Последние объятья, прощальные поцелуи. Молодые парни с трудом отрывали от себя судорожно вцепившиеся руки матерей, жен, детей, кланялись отцам, улыбались своим любимым. И скупо попрощавшись, не оглядываясь, взбегали по сходням. Вот протяжно и трубно заревел пароход, перекрывая крики, плач, причитания. Но, когда умолкла пароходная сирена, единый стон исторгла огромная толпа провожающих. Жуткий многоголосый вой повис над площадью, все больше набирая силу, пока пароход медленно отваливал от пристани.

Трудно было увидеть в большой толпе человека, который бы не провожал глазами, полными слез, постепенно удаляющийся по реке пароход, увозивший в неизвестность дорогих, близких и знакомых людей. Далеко не всем им было суждено возвратиться с войны, какой бы она ни предстояла. В едином и неожиданно прорвавшемся вопле огромной толпы провожающих выразилось общенародное предчувствие тяжелого, долгого и кровопролитного военного противостояния, полного лишений, горьких страданий и неотвратимо тяжких потерь…

А в дальнейшем нашей мирной кубанской станице в 1942–1943 годах пришлось пережить 15 ужасных месяцев немецко-румынской оккупации. Буквально через неделю после получения школьных аттестатов некоторые мои одноклассники надели шинели, через месяц приняли первый бой, пролили свою кровь. Летом 1942 года и я стал фронтовиком, позже принял участие в Сталинградской битве. Семеро моих одноклассников геройски погибли в боях за Родину. Пятеро возвратилось домой калеками. Всех тринадцать (включая меня) мальчишек нашего класса огнем и железом пометила та безжалостная война… Но эта статистика только нашего класса. В масштабе страны она гораздо драматичнее.

Много позже эти воспоминания и размышления о начале войны, да и обо всём военном периоде моей биографии побудили меня, прежде не склонного к поэзии, написать это небольшое стихотворение. Оно о нашем поколении, для которого 22 июня 1941 года стало самым памятным днем. Днем, который у многих изменил (а у кого-то сильно сократил) всю дальнейшую судьбу.

Двадцать третий… Двадцать пятый… Год другой могу назвать.

Пареньки со школьной парты уходили воевать.

Их осталось три процента. Это значит – три из ста.

Уцелели, сохранились, пощадила их война.

Девяносто семь погибли в тех местах, где шли бои.

Девяносто семь девчонок не дождались их с войны».

Воспоминания записал