Лев ГОРЕЛЬКОВ: "С каждым изобретением была связана своя интересная история"
0
3257
В честь 60-летия первого полёта человека в космос продолжаем публикацию воспоминаний коренного жителя Бронниц – Льва Андреевича ГОРЕЛЬКОВА, начатых в «БН» №14 и 15 от 9 апреля и 16 апреля 2021 года. Они взяты и отредактированы из его мемуаров, которые в электронном виде оставил нашей редакции его сын. Сам автор машинописной книги – талантливый инженер-конструктор, кандидат наук, ученый, изобретатель, многие годы работая на «сверхсекретных» предприятиях СССР, внес весомый вклад в освоение космоса, в укрепление обороноспособности страны, в создание сложной вычислительной техники.

Таким образом, в своих письменных воспоминаниях я добрался до 1968 г. А оглянувшись назад, вдруг обнаружил, что много интересного пропущено. Между тем, очень хочется рассказать не столько о себе, сколько о людях, с которыми тогда приходилось сталкиваться. Начальником отдела №36 до 1953 г. был подполковник КГБ А.П.Балашов. До перевода в КБ-1 он возглавлял отдел, где работал заключенный А.Н.Туполев, в дальнейшем – всемирно известный создатель тяжелой авиационной техники – бомбардировщиков и авиалайнеров.

Руководителем Балашов был довольно жестким и требовательным. Поэтому многие младшие начальники боялись с ним общаться. Утверждать отчеты у него часто посылали меня. Все отчеты, с которыми я к нему ходил, начинались со слова «Моделирование…», которое у него ассоциировалось с неприличным русским словом. Прочитав заголовок, он заливался смехом и просил рассказать содержание. Я ему рассказывал, он утверждал. Все были довольны.

Начальником лаборатории моделирования в ОКБ-36 был капитан первого ранга А.Н.Никитин. Лаборатория была большая, около 90 человек. Потому капитан имел трех замов. Сам в технические вопросы не лез, только командовал. В этой лаборатории я был профоргом. Моя фотография висела на Доске почета лаборатории. Когда приходило время обновлять эту Доску, он на собрании спрашивал: «Кто против Горелькова?» Все молчат. Он резюмирует: «Пусть висит». Там моя фотография висела несколько лет.

Но вернусь назад, в 1953 г., после устранения Берии-отца и директора Еляна, на наше предприятие приехала высокая правительственная комиссия во главе с Малышевым, заместителем А.Н.Косыгина, тогдашнего председателя Совета Министров СССР. Приехавшим решили показать моделирование полета космической ракеты. Причем, к моделирующей установке была пристыкована реальная аппаратура. Я работал на этом моделирующем комплексе. Никитин поручил мне написать текст доклада. Он сам собирался докладывать высокому начальству. Но, когда они вошли в демонстрационный зал, он сдрейфил и велел докладывать мне.

Я попросил членов комиссии подойти поближе, чтобы можно было наблюдать за показаниями приборов и осциллографов. Подошел почему-то только Малышев. Внимательно смотрел и слушал. Потом поблагодарил за сообщение. К слову, этот Малышев прожил недолго. Был на каком-то атомном объекте. Ему сказали, чтобы он не заходил за определенную черту. Рассердившись, он сказал, что ему везде можно. Переступил черту, облучился и умер от лучевой болезни.

В 1965 году мне поручили составить программу испытаний космической системы, затрагивающую взаимодействие с целым рядом крупных предприятий Советского Союза. Вначале ее обсудили по-домашнему, потом пригласили смежников. Обсуждение проводилось в кабинете А.И.Савина, возглавлявшего тогда ОКБ-41. Развешивать тематические плакаты помогал мне С.Мишуков, в то время старший инженер, который после стал большим начальником.

Среди приглашенных был Сергей Хрущев, сын Никиты Сергеевича. Я стоял у плакатов, объяснял их содержание, отвечал на вопросы. Ничего интересного не было. Хрущев не проронил ни слова, только почесывал бородавку за правым ухом. В перерыве вышли покурить. Хрущев закурил сигареты «Честерфилд». Мишуков мне говорит: «Лев Андреевич, давай стрельнем!». Я ему: «Нет, буду курить свою «Приму». Потом делегацией ездили к С.Хрущеву в Реутово, где он работал.

Не успели приехать на совещание смежники из Киева. Через некоторое время приехали двое. Один – главный инженер, а другой – начальник отдела С.А.Гегечкори. Совещание устроили в узком составе. С нашей стороны был начальник тематической лаборатории Ю.Е.Петрущенко, капитан первого ранга, и я. Совещание было как совещание, ничего интересного. Единственное что удивило, так это абсолютная седина моложавого грузина. Во время перерыва я заскочил к Рапопорту и рассказал о грузине. И услышал в ответ: «Лев Андреевич, Вы что не узнали нашего Серго». Я удивленно спросил: «Неужели это Берия-сын?»

После обеда посовещались еще и разошлись. Вернулся на свое рабочее место. Стали раздаваться звонки от товарищей Берии по Академии связи с претензиями, почему я не сообщил о присутствии Сергея на предприятии. К одному из них, Корчмарю, я зашел и объяснил, что до обеда не узнал его. Корчмарь мне объяснил, что Гегечкори – это фамилия его матери, а отчество заимствовано у Максима Горького, известного писателя, на внучке которого был женат Берия-сын.

После ареста отца был арестован и сын. Год просидел он в Лефортово. Затем его сослали в Свердловск, где под новой фамилией работал. Во времена С.Хрущева его перевели в Киев, откуда он и приехал к нам. Через некоторое время начальник аспирантуры Григорьев мне рассказал, что был у него Берия с вопросом о том, можно ли восстановить его ученую степень кандидата наук. В процессе работы на предприятии мне приходилось работать в нескольких подразделениях. Все эти переходы происходили не по моей вине, а были результатом многочисленных реорганизаций.

Наконец, в 1968 году, по совету врача, я решил сменить место работы. Куда переходить, я не знал. Пошел к заместителю главного инженера предприятия В.П.Дедюрину. В лаборатории Никитина он был одним из его трех замов. Жил он в Тушине, недалеко от нас. Мы с ним часто виделись – в трамвае, в магазине и т.д. Выслушав меня, Василий Петрович согласился мне помочь и посоветовал идти в ОКБ-36 – там не хватало знающих людей для новой грандиозной разработки. Я согласился. При мне он позвонил главному конструктору этого ОКБ П.М.Кириллову и тот пригласил меня к себе.

Заканчивая повествование о моей работе в ОКБ-41, я практически ничего не сказал о его начальнике А.И.Савине, а сказать стоит. Во время войны он, будучи студентом, проходил практику в Горьком (ныне Нижний Новгород) на артиллерийском заводе. Имея информацию о короткой жизни пушек на фронте, он предложил вдвое уменьшить толщину стволов и тем самым существенно увеличить производство пушек. Это предложение прошло, так как А.С. Елян, директор завода, стал его тестем.

В дальнейшем я был переведен на работу в ОКБ-36. Его начальник П.М.Кириллов во время Великой Отечественной войны был разведчиком, капитаном. До назначения на высокий пост ничем не выделялся. Известно, что он свояк Д.У.Устинова, министра обороны Советского Союза. Со временем у нас с ним установились добрые отношения. Иногда он брал меня под локоть и вел к себе в кабинет. Там задавал вопросы, не имеющие ко мне никакого отношения. На все его вопросы я старался отвечать.

В году 1987 Кириллов задумал стать членом-корреспондентом АН СССР. Была создана бригада для подготовки необходимых материалов. Мой начальник лаборатории В.В.Галаев один раз показал мне эти материалы, вопросительно глядя на меня. Оказалось, что в значительной степени Кириллов основывался на моих заявках. Но получить это звание ему не удалось. Вакансию занял кто-то другой, более влиятельный.

В завершение хочу добавить, что, работая на космос, мне приходилось заниматься изобретательством. В 1979 г. на закрытой конференции изобретателей я даже был причислен к числу лучших изобретателей Советского Союза.

Но изобретателем себя не чувствовал, так как оно было вынужденным. Требования к разработкам непрерывно возрастали, а удовлетворить их известными решениями было нельзя. Приходилось изобретать. У меня 33 авторских свидетельства. Почти все изобретения имели гриф «секретно». Свою изобретательскую деятельность я ограничил числом 33 не случайно – столько лет прожил Иисус Христос.

Почти с каждым изобретением была связана интересная история. Расскажу про одно из них. В соседнем подразделении разработали спутниковую систему, подали на нее заявку и получили отказ. Сделали повторную заявку и опять отказ. Это их очень огорчило. Спутники летают два года, а его разработчики не могут установить свой приоритет. Подача третьей заявки и отказ означали, что на этом приоритете надо поставить крест. Обратились ко мне за помощью. Попросили написать третью заявку, естественно, с моим соавторством и последующим вознаграждением за внедрение системы.

Я согласился с одним условием – сократить список соавторов, свести его к минимуму. Заказчики дали добро. Когда мне представили все необходимые материалы, я обнаружил, что в их вариантах заявки не хватает одного важного блока, без которого спутник функционировать не может. Они пояснили, что в реальных спутниках этот блок имеется. Я составил новую заявку, и с первого раза ее признали изобретением. За него я получил приличное вознаграждение. Положили его на сберкнижку жены. В 1998 г., во время знаменитого дефолта, эти деньги обесценились почти до нуля.

Еще одним серьезным видом моей многолетней научной деятельности являлись консультации. Приходили ко мне за помощью не только из ОКБ-36, но и из других подразделений. Много консультировал сотрудников космических объектов в Свердловске и на Балхаше. К тому же, эти консультации я воспринимал и как способ получения для себя новой полезной информации.

В феврале 1988 г. я подал заявление об уходе на пенсию. Мне тогда было ровно 60 лет. Руководитель нашего ОКБ-36 Кириллов в то время отсутствовал. Увидев меня позднее, он сказал: «Я бы тебя ни за что не отпустил». В течение последующих 10 лет он регулярно звонил мне на день рождения. Поздравлял и приглашал вернуться на работу. Обещал, что добьется присвоения мне почетного звания «Заслуженный конструктор России». Но, как видно, для меня принцип: «Уходя – уходи!» оказался важнее.
Воспоминания обработал и записал Валерий НИКОЛАЕВ
Назад
Авторизуйтесь, чтобы оставить комментарий