Бронницкие НОВОСТИ

К началу войны будущая медсестра, родившаяся в 1921 году, успела закончить десятилетку и фельдшерские курсы, организованные в столичном институте имени Склифосовского. И накануне, и после нападения Германии на СССР во многих медицинских центрах Москвы готовили девушек-добровольцев для последующей отправки в Красную Армию. Вначале Клаву вместе с другими курсантками направили в Подольск, где в то время разворачивался целый медгородок, затем – медсестрой в прифронтовой дивизионный эвакогоспиталь.

Здесь до неё дошло трагическое известие о том, что мать с отцом жестоко убиты в Нахабино. Это произошло в июле первого военного года, когда подмосковный поселок оказался рядом с фронтом. Расследовать убийство не стали: шла война, люди гибли ежедневно. На похоронах девушка узнала, что родителей вместе со снохой, скорее всего, убили немецкие диверсанты, которые хозяйничали тогда в прифронтовой полосе... Долго горевать в то суровое время было некогда: ее ждала отправка в действующую армию. Но потом, уже в мирные годы, она не раз со слезами вспоминала эту страшную семейную историю.

Не один месяц Клавдия Сергеевна прослужила в эвакогоспиталях Подмосковья, набираясь практического опыта, ожидая направления в действующую фронтовую часть. Но работы медикам с лихвой хватало и в ближнем тылу. После тяжелейших боев на подступах к столице раненые шли потоком... Вскоре их эвакогоспиталь стал прифронтовым, а медсестра получила звание офицера 539-й санитарной роты 14-й артиллерийской дивизии Западного фронта. В ее составе мл.лейтенант Петровская вместе с наступающими войсками проехала по военным дорогам сотни километров. А через ее руки прошли сотни раненых бойцов. Медики следовали за артиллеристами и лечили от ранений в основном их. Жили в палатках, которые зимой отапливали «буржуйками», сами заготавливали дрова.

– В нашей санроте было 4 хирурга и столько же операционных медсестер, – вспоминала Клавдия Сергеевна, – я была пятой – дежурной. И всякий раз подменяла кого-то из коллег, особенно во время наступлений. Когда войска с тяжелыми боями двигались вперед, у нас начиналась горячая пора. Раненых, изувеченных пулями и снарядами бойцов в небольшой палаточный госпиталь привозили десятками. Хирурги вместе с медсестрами сутками не выходили из операционной. Мы, бывало, просто не успевали за этой ужасной фронтовой мясорубкой, не хватало ни рук, ни медикаментов... А еще санроте приходилось часто менять дислокацию, прячась от бомбежек...

Авианалеты осложняли медикам жизнь постоянно. Они, как солдаты на передовой, тоже несли потери. Случалось, бомбили и во время, когда шли операции. Но хирурги и медсестры, сменяя друг друга, не отходили от операционного стола до тех пор, пока оставался хотя бы один нуждающихся в их помощи солдат... Между тем, после разгрома немцев под Москвой, затем – под Сталинградом, фронт покатился на запад... Следуя за наступающей дивизией, медики вместе с бойцами радовались освобождению каждого нашего города: Орла, Смоленска, Витебска... Но вместе с тем, когда их госпитальная автоколонна проходила мимо обгорелых и обезлюдевших руин, Клавдия с горечью думала о том, как тяжело будет людям переживать последствия этой жестокой войны, восстанавливать разрушенную мирную жизнь...

Спустя много лет , в 2008 году, рассказывая мне о том далеком времени, она уже с трудом вспоминала сослуживцев-однополчан, подруг-медсестер... С марта 1944 по май 1945 года, уже имеющая фронтовой опыт лейтенант-медик стала служить в 4-й гвардейской артиллерийской Смоленской орденов Суворова и Кутузова дивизии 3-го Белорусского фронта. Победная канонада приближалась к границам Германии, и бои становились еще более жестокими и кровопролитными. Она рассказывает, какими огромными были потери в боях за город-крепость Пиллау, сколько наших бойцов погибло в ходе взятия Кенигсберга. Для того, чтобы понять это, нужно было поработать неделю-другую в переполненном прифронтовом госпитале. Многое ей пришлось пережить, ко многому привыкнуть, пройти через большую кровь и большие страдания людей. Потому и награды у этой хрупкой на вид женщины – «мужские»: боевой орден Красной Звезды вручали только отличившимся фронтовикам. А еще у нее есть медали «За боевые заслуги», «За оборону Москвы», «За победу над Германией»...

Во время нашей беседы Клавдия Сергеевна показывала редкие снимки той поры. В основном, уже послевоенные. На этом – дивизионный фотограф снял ее вместе с другими медиками летом 1945 года в окрестностях Кенигсберга, перед возвращением домой. Впрочем, наступившая мирная жизнь не изменила профиля ее работы. На смену кочевой фронтовой жизни и неустроенному палаточному быту пришли стационарные здания и строгий распорядок работы тех же военных госпиталей в Ельце, затем – в Подольске...

Наверное, она была из той самой, очень редкой нынче, породы скромных, незаметных тружениц. Ежедневная работа, как и прежде, занимала всю ее жизнь, не оставляя времени на собственные дела и обустройство личных проблем. Только в 60-е годы в ее одинокой судьбе произошла перемена. Тогда в военный госпиталь, где она работала старшей операционной медсестрой, поступил на лечение кадровый офицер-ветеран. И даже, несмотря на уже солидный возраст, он пришелся по душе немало повидавшей в жизни Клавдии Сергеевне. Вскоре они стали мужем и женой.

Ее супруг – Николай Николаевич Петровский, действительно, был человеком незаурядным. В Красной Армии служил с 20-х годов, добивал остатки белогвардейцев. Еще до войны его заслуги перед страной были отмечены высокой советской наградой – орденом Ленина. А когда напали фашисты, Петровский сразу ушел на фронт добровольцем и в сентябре 1941 года уже воевал в действующей армии. Был командиром 766-й стрелковой роты тоже на Западном фронте. Участвовал в контрнаступлении наших войск под Москвой. В боях под Калугой офицер получил тяжелейшую контузию, от которой так и не смог до конца оправиться. Его наградили орденом Красной Звезды и после излечения направили на службу в в/ч №51548 (автополигон в г.Бронницы), где он стал командиром роты.

В 80-90-х Клавдия Петровна вместе с мужем активно участвовала в работе городского Совета ветеранов, часто выступала перед молодежью. С уважением вспоминала тогдашнего руководителя городских ветеранов Михаила Трушина. К сожалению, период супружеской жизни Петровских был недолгим: у них не получилось завести детей, а в 1992 году Николай Николаевич умер.… Частые болезни оттеснили в преклонные годы от общественной работы и саму Петровскую. Но моя собеседница достойно, как офицер-фронтовик, встретила осень своей нелегкой судьбы. Когда в нестареющей памяти – череда госпиталей и полная чаша людских страданий, легче было преодолевать свои собственные. Она часто вспоминала строки песни из полюбившегося телефильма: «Мы шли к любви и милосеpдью в немилосеpдной той войне… Нам хватит подвигов и славы, Победы над врагом кровавым на всю оставшуюся жизнь...»

Будущий фронтовой доктор родилась в 1917 году в маленьком степном городке Дубовка. Ее молодость, как и у многих ровесников, прошла по «лекалам» советского времени: школа, комсомол, институт. Материнскую родню, как и тысячи других, не обошли сталинские репрессии и лагеря... На этом снимке от 21 июня 1941 года Тамара сдала последний экзамен в медвузе, а «завтра была война»... Выпускницу направили в поликлинику Сталинградского тракторного завода. Она имела бронь, но, как и все в то время, стремилась на фронт. А артиллерийская канонада с каждым месяцем приближалась к городу. Вместе с заводчанами ее послали на рытье противотанковых рвов. Лето 1942 года едва не оказалось для молодого врача последним в биографии. Она попадала под такие авианалеты, что, казалось, после них никто не мог остаться в живых.

– «Юнкерсы» налетали почти каждый день, – вспоминала моя собеседница. – Многие не успевали вовремя уйти от бомбежки. Небольшую воинскую часть, которая находилась неподалеку, уничтожили фугасами почти полностью. Немало погибло и наших мобилизованных на земляные работы парней и девчат... У меня до сих пор перед глазами картины с сотнями трупов на развороченной земле... По вечерам мы возвращались в город, но там бомбили еще беспощадней. Деревянные дома, в районе, где я жила, загорались, как порох. Однажды сразу несколько бомб попали в цель… Обожженная взрывом «зажигалки», я осталась лежать в этом сплошном пожарище. Только помню, как, задыхаясь в дыму, во весь голос кричала: «Спасите! Я жить хочу!»

Похоже, Тамаре везло на хороших людей: девушку, уже теряющую от боли сознание, услышали и вынесли из огня. Память только обрывками сохранила, как ее, едва живую на плоту, под обстрелом перевозили через Волгу, доставили в ближайший медсанбат, а потом – в какой-то сельский эвакопункт. Там её на носилках погрузили в санитарный поезд, отправляющийся в Саратов. Когда на поезд в пути налетали «юнкерсы», измученная болью, истощенная от недоедания девушка боялась не смерти, а своей беспомощности, если их вагон разбомбят, а она вдруг уцелеет в том бескрайнем и безжизненном поле...

Даже в эвакогоспитале шансов выжить у Тамары было очень мало: слишком сильно обгорела, пораженные участки воспалились, а лекарств и мазей от ожогов не хватало. Ожоги только дезинфицировали слабым раствором марганца. Но ее молодой организм сам боролся за жизнь... В Саратове девушка пролежала на больничной койке больше трех с половиной месяцев. А потом почти месяц – в глубоком тылу, в армейском госпитале – во Фрунзе. Сильнее всего у нее пострадали открытые участки тела, особенно руки: шрамы здесь остались на всю жизнь. А еще ей как дипломированному врачу навсегда пришлось отказаться от своей профессиональной мечты – практической хирургии. Слабая, вся в рубцах, кожа на руках не выдержала бы постоянной санобработки, необходимой перед операциями.

Когда её, еще шатающуюся от слабости, выписали, встал вопрос: куда ехать? Где остановились эвакуированные родители – она не знала и решила до полного выздоровления пожить у родственников мужа в Подмосковье. Но житейские испытания, похоже, преследовали Тамару. Сев в поезд, она с трудом вышла на одной из станций, чтобы отоварить хлебную карточку и, торопясь на отходящий состав, забыла проездные документы. Дотошные контролеры высадили ее в Орле, добраться до Москвы помогли офицеры-соседи по купе.

– Всегда на моём пути находились добрые люди, – рассказывала мне Тамара Васильевна. – И помогали мне выжить... В Звягино, когда остановилась у свекрови, соседи дали мне одежду. Тогда это была настоящая проблема... А, когда немного окрепла и узнала, что отец с матерью в Казахстане, отправилась к ним. Встретившись, мы плакали от радости: ведь родителям сказали, что я сгорела под бомбежкой в Сталинграде...

В действующую армию Тамара пошла добровольно вместе с сестрой в 1943 году. Сначала – месячные курсы в столице, где их обучили пользоваться оружием. Затем – направление в санитарную роту 557-го полка 153-й стрелковой дивизии, занимавшей оборону под Ржевом. Медики находились на передовой, жили в землянке и каждый день, как и другие бойцы, попадали под артобстрел или бомбежку. Всякий раз, когда над позициями полка появлялись немецкие самолеты и рвались бомбы, Тамара с ужасом вспоминала Сталинград. Их палатку даже в лесу было видно издалека, она являла собой отличную мишень. «Едва мы убедили комполка сменить свое месторасположение, – делилась со мной пережитым Тамара Васильевна, – как крупный немецкий снаряд вырыл на прежнем месте нашей дислокации огромную воронку…»

Когда 33-я армия пошла в наступление, служба медиков стала круглосуточной. Каждый укрепрайон и населенный пункт брали у немцев с большими потерями, и врачи санроты день и ночь боролись за жизни раненых. Отдыхали урывками, когда появлялась хоть маленькая передышка. Особенно кровопролитными, как рассказывала моя собеседница, были бои под Ельней. Только за двое суток их стрелковый полк потерял около 800 бойцов... На передовой старший лейтенант медицинской службы Колшенская находилась до ноября 1944 года. Сначала в составе 33-й армии Калининского фронта, затем – на 2-м Белорусском фронте. А в составе 151-го эвакогоспиталя 2-й ударной армии 1-го Белорусского фронта служила до Победы. Была старшим врачом, врачом-ординатором и всегда очень ответственно относилась ко всем своим обязанностям.

После боев под Ельней 557-й полк участвовал в освобождении Смоленска, затем – Минска. «Мы несли огромные потери, – вспоминала она. – И поток раненых, казалось, никогда не кончится...» Следом за армией эвакогоспиталь шел через границы страны, по разрушенной Европе. В Польше произошло радостное для Тамары Васильевны событие: к ней ненадолго заехал муж (тоже офицер). Они воевали на разных фронтах, всю войну вели переписку, но не виделись аж с довоенного времени. Фронтовая судьба Владимира Андреевича сложилась непросто. Он попал в автосанроту 2-й ударной армии в то время, когда ей командовал генерал-предатель А.Власов. В сорок втором тяжело контуженный в бою офицер едва избежал плена и гибели после трагической Любанской операции, когда в германском котле оказались тысячи советских бойцов...

Жена и муж, немало пережившие на войне, встретились в Польше в конце сорок четвертого. А осенью победного года у военврача Колшенской, еще находившейся в германском городе Шверине, родился сын-первенец. Мирная жизнь брала свое... Впереди у супругов-фронтовиков, уцелевших в кровавой мясорубке, были нелегкие послевоенные годы со своими хлопотами и проблемами, с возвращением домой, а потом – переезд на постоянное место жительство в Бронницы...

Более 30 лет трудилась врач-гинеколог Колшенская в Бронницкой горбольнице. Тысячи раз видевшая на войне тяжелые раны, страдания и смерть, она в завоеванной мирной жизни торопилась делать добро, избавлять женщин от страданий и боли. Каждый отвоеванный у болезни, благополучно родившийся в их отделении младенец, каждая исцеленная пациентка, испытавшая радость материнства, стали для нее не только выполнением своего профессионального и гражданского долга перед обществом, но и компенсацией за военные беды. О том поколении врачей-фронтовиков, которое все делало бескорыстно и на совесть, до сих пор с уважением рассказывают бронницкие старожилы...

На склоне лет Тамара Васильевна часто окидывала мысленным взором прожитые годы – довоенные, военные, послевоенные. Вспоминала родных, друзей, коллег, знакомых, многих из которых к тому времени уже не было на свете. За свою долгую жизнь эта обычная на вид женщина испытала столько, что кому-то хватило бы на несколько жизней. Приближаясь к 100-летнему рубежу, пенсионерка ни о чем не жалела. Она была благодарна судьбе за выросших и не знавших войны детей, за внуков, правнука. И за то, что тогда, в далеком сорок втором, выжила. Всем смертям назло.