ПРИКАЗ НАРКОМА №227: "НИ ШАГУ НАЗАД"!
0
  • Ппочетный гражданин Бронниц Николай Константинович ЛАВРЕНЧЕНКО
    Ппочетный гражданин Бронниц Николай Константинович ЛАВРЕНЧЕНКО
3011
Ровно пять лет назад, в самый канун лета 2015 года, ушел из жизни почетный гражданин Бронниц Николай Константинович ЛАВРЕНЧЕНКО. Вспоминая этого незаурядного и деятельного человека, можно долго перечислять его достоинства и заслуги: кадровый офицер, участник Великой Отечественной войны, орденоносец, золотой медалист Ленинградской академии тыла и транспорта, старший научный сотрудник 21 НИИИ, автор целого ряда перспективных научных разработок, один из организаторов и руководителей Бронницкого филиала МАДИ, настоящий патриот своей страны и нашего города… Но мы, журналисты «БН», хорошо знали ветерана и как многолетнего внештатного автора газеты. В разные годы он предоставил нашей редакции немало своих письменных воспоминаний о военных этапах своей биографии. В честь 75-летия Великой Победы мы решили выбрать и разместить в этом номере наиболее яркие личные впечатления и размышления Николая Константиновича о самых драматичных и напряженных событиях второго года той давней войны. Они были связаны в частности с историческим, до сих пор обсуждаемым сталинским приказом №227, который больше известен под названием «Ни шагу назад!»

«О, если бы этот личный дневник имел сердце, кровью бы плакали его страницы... Жестокий враг еще не остановлен. Над моей родной Кубанью черной тучей нависла фашистская орда. Бои идут в районе Краснодара - кто бы мог подумать! Смертельная опасность угрожает богатому и цветущему краю, где всё самое дорогое, что есть у меня в жизни. Почему я не там?..» Это маленький отрывок из моего дневника того давнего времени. Оккупанты тогда практически вплотную подошли к моему родному дому, и самые дорогие люди: мать, братья, сестры, моя любимая, могли оказаться в фашистском рабстве. Трудно было даже представить что-то более трагическое и ужасное...

Я тогда еще не понимал, почему наша дивизия до сих пор не на фронте и не участвует в боях в момент величайшей опасности для Родины. Со своими сомнениями обратился к своему другу – комсоргу полка политруку Кузнецову. Он не смог доходчиво объяснить. Сказал лишь, что наша дивизия входит в Московскую зону обороны. Однако, в направлении столицы летом 1942 года враг не предпринимал никаких активных боевых действий. Значительно позже, изучая историю Великой Отечественной войны, я узнал, что Верховный Главнокомандующий по-другому оценивал обстановку второго военного лета. Он считал, что Гитлер не может не ударить по столице нашей страны. Командование вермахта держало около одной трети своих вооруженных сил всего в 200 км от Москвы.

Ослабив свою группировку на этом направлении, мы спровоцировали бы врага. А взятие столицы СССР могло предрешить исход войны... Наступление немцев на южном фланге Сталин поначалу воспринял как отвлекающий маневр с целью оттянуть больше наших войск подальше от Москвы. Поэтому не разрешил брать ни одного солдата и ни одного орудия из Московской зоны обороны. В этом была своя военная логика – еще свежи были в памяти горькие уроки осени 1941-го, когда лишь сибирские полки, брошенные в бой прямо с колес, помогли отстоять нашу столицу, избежать позора фашистского балагана на Красной площади. Почти до конца лета под Москвой сохранялась значительная группировка наших войск.

Был ли здесь допущен «крупный стратегический просчет», как склонны утверждать некоторые нынешние «стратеги»? Мне кажется, с этим нельзя согласиться. В определенной степени Ставка ВГК подтолкнула противника на авантюристический план захвата Юга, повлекший распыление сил врага. Грозная обстановка, сложившаяся там, вызвала к жизни необычно суровый и открытый приказ Народного комиссара обороны № 227. Он стал более известным своим девизом «Ни шагу назад!» Через два дня после подписания этого приказа состоялось общее построение нашего полка и комиссар полка зачитал нам его. Боясь пропустить хоть одно слово, слушали мы приказ наркома. Вот строки из него:

«Враг бросает на фронт всё новые силы и, не считаясь с большими для него потерями, лезет вперед, рвется в глубь Советского Союза, захватывает новые районы, опустошает и разоряет наши города и села, насилует, грабит и убивает советское население. Бои идут в районе Воронежа, на Дону, на юге у ворот Северного Кавказа. Немецкие оккупанты рвутся к Сталинграду, к Волге и хотят любой ценой захватить Кубань, Северный Кавказ с их нефтяными и хлебными запасами…После потери Украины, Белоруссии, Прибалтики, Донбасса и других областей у нас стало намного меньше территории и, стало быть, намного меньше людей, металла, хлеба, заводов, фабрик… У нас уже нет теперь преобладания над немцами ни в людских резервах, ни в запасах хлеба. Отступать дальше – значит загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину... Поэтому надо в корне пресекать разговоры о том, что мы имеем возможность без конца отступать, что у нас много территории, страна наша велика и богата, населения много, хлеба всегда будет в избытке. Такие разговоры являются лживыми и вредными, они ослабляют нас и усиливают врага, ибо, если не прекратим отступление, останемся без хлеба, без топлива, без металла, без сырья, без фабрик и заводов, без железных дорог.

Из этого следует, что пора кончить отступление. Ни шагу назад! Таким теперь должен быть наш главный призыв. Надо упорно, до последней капли крови защищать каждую позицию, каждый метр советской территории, цепляться за каждый клочок нашей земли и отстаивать его до последней возможности… Можем ли выдержать удар, а потом отбросить врага на запад? Да, можем, ибо наши фабрики и заводы в тылу работают теперь прекрасно, и наш фронт получает всё больше и больше самолетов, танков, артиллерии, минометов. Чего же у нас не хватает? Не хватает дисциплины и порядка в ротах, в батальонах, полках, дивизиях, в танковых частях, в авиаэскадрильях. Мы должны установить в нашей армии строжайший порядок и железную дисциплину, если мы хотим спасти положение и отстоять нашу Родину…Отныне железным законом дисциплины для каждого командира, красноармейца, политработника должно являться требование – ни шагу назад без приказа высшего командования»…

Эти горькие, но правдивые слова оказали огромное воздействие на Красную Армию, показали роль морального фактора в современной войне. Однако не только в моральном воздействии на войска состояла роль приказа - в нем давались указания по принятию действенных мер к подразделениям и частям, потерявшим волю к упорной борьбе с сильным противником и самовольно отступавшим без оказания сопротивления врагу. Были даны указания по формированию заградительных отрядов для принятия в боевой обстановке всех мер, вплоть до применения оружия, чтобы прекратить отступление деморализованных, потерявших воинский порядок подразделений и частей. И такие заградительные отряды были и действовали в эти самые драматичные дни войны...

Помню, как через три недели после объявления приказа №227 вновь было отдано распоряжение о построении полка. Нас выстроили необычно – полумесяцем, обращенным вогнутой стороной к большой поляне. Полчаса мы провели в ожидании – ни команд, ни распоряжений. Наконец перед строем появились две автомашины. С одной - спрыгнула группа автоматчиков, и вылез из кабины командир. Из второй (типа фургона с маленьким зарешеченным окошком) два конвоира вывели мужчину средних лет в потрепанном воинском обмундировании без знаков различия. Конвоиры и автоматчики окружили арестанта, а прибывший командир встал перед строем полка, достал бумагу и стал ее зачитывать. Наших ушей достигали лишь отдельные обрывки фраз: «…работал в штабе,…выкрал документы,…дезертировал с оружием,… приговаривается к высшей мере наказания - расстрелу».

- Приговор привести в исполнение! – прозвучала команда, и автоматчики развернулись в цепь. Осужденный поднял руку, словно пытаясь что-то крикнуть... Но воздух рванули автоматные очереди... И он, как подкошенный, рухнул на траву. Конвоиры быстро швырнули труп расстрелянного на платформу автомобиля, сами расположились по бортам. С места взяв высокую скорость, обе машины быстро исчезли с глаз... А мы, онемев от происшедшего, медленно приходили в себя. Перед строем вышел командир полка и сказал всего несколько слов, на которые строй бойцов ответил громким «Ура!»

Публичное приведение в исполнение смертного приговора - ужасное зрелище. Не приведи, господи, его кому-нибудь увидеть! В нормальных условиях оно бы вызвало жалость к несчастному. И то, что полк кричал «Ура!» после расстрела дезертира, говорит о крайней жестокости войны и чрезвычайной сложности обстановки на фронте летом 1942-го. Чаша вооруженного противоборства опасно клонилась в сторону противника! Официальный лозунг «Смерть немецким оккупантам!» все больше вытеснялся неофициальным, но более понятным: «Убей немца!» Вся печать была пронизана этим призывом. Маститые советские писатели взывали к национальной чести, к достоинству русского человека.

В это время учреждаются ордена Отечественной войны, Суворова, Кутузова, Александра Невского, Богдана Хмельницкого. В газетах публикуются фотографии стариков–ветеранов Первой мировой войны, полных кавалеров георгиевских крестов. Царские ордена размещались рядом с советскими наградами. Из прошлого бралось всё, что могло благоприятно повлиять на исход ожесточенного вооруженного противоборства. Но вопреки всему обстановка на юге продолжала ухудшаться. Наши войска вели тяжелые бои и продолжали отступать. В скупых сводках Совинформбюро стали упоминаться бои у населенных пунктов Кубани и Таманского полуострова… Мой родной дом постигла участь миллионов домов на советской земле. Враги вошли в родную хату!

Как личное горе я воспринял поворот судьбы, из-за которого я летом 1942 года оказался в Подмосковье, а не остался в Краснодаре, в Винницком пехотном училище. Казалось, останься я там, всё было бы по-иному, а главное, принял бы участие в защите родного края. Святая юношеская наивность! Спустя десятилетия, в дни празднования 40-летия Сталинградской битвы я узнал о судьбе своего пехотного училища. Его, как и многие военные училища Северного Кавказа, бросили сражаться против врага, ринувшегося на Кубань. Представляю штыковые атаки курсантов – им больше нечего было противопоставить вооруженному до зубов врагу. Из восьми училищ, включая Винницкое пехотное, после боев уцелело и отошло к Сталинграду всего два неполных батальона. Это всё, что осталось от тридцати курсантских батальонов. Так что свои возможности повлиять на исход сражения за Северный Кавказ, мягко выражаясь, я тогда несколько переоценивал.

Как раз в это время неожиданно произошли изменения в моем служебном положении. Приказом командира 273-й стрелковой дивизии мне было присвоено первичное воинское звание политработника – «помполитрук». В моих петлицах стало по четыре треугольника. А на левый рукав я пришил красную звезду – отличительный знак политработника. Одновременно в батарее полковых 120-мм минометов меня назначили командиром отделения управления и связи. С энтузиазмом принялся я за исполнение обязанностей, налагаемых присвоенным воинским званием и возложенной должностью. Продолжались учения. День-два на отдых, и снова марш по полям и лесам Подмосковья то в составе полка, то в составе дивизии.

17 августа в 5 часов утра полку был сыгран подъем. Во все подразделения со штаба побежали посыльные с приказом быть в готовности выступить маршем к месту вручения нашей дивизии боевого Красного Знамени. Стояла холодная и мрачная погода, временами моросил дождь. Лесные опушки едва просматривались в белесой мгле. Сырость пронизывала до костей. Через час после полудня наш полк прибыл в район сосредоточения 273-й стрелковой дивизии – на огромную лесную поляну около деревни Каледино. В нашу батарею пришел секретарь комсомольского бюро полка. Он подошел к комиссару батареи, вдвоем они подозвали меня. Подошли еще два политработника – инструкторы по пропаганде дивизии и полка.

- Мы сейчас его возьмем с собой, - обратился полит­рук к комиссару, указывая на меня, - он будет выступать на митинге. От волнения чаще забилось сердце. Я понял, что мне оказана высокая честь. Политработники повели меня с собой. Вошли в крайнюю избушку деревни, попросили разрешения у хозяйки недолго побыть в ее избе. Она молча кивнула и показала на стол в красном углу, под иконами. К столу присел лишь инструктор по пропаганде дивизии Мордвинов. Остальные, подозвав меня, сели ближе к свету на лавку у подоконника. Сообща начали сочинять моё выступление. Исписали три страницы, стали читать и править. Политработники устраивали перекур и вновь принимались за подготовленный текст. Наконец дали добро и предложили выучить написанное на листочках. О чтении текста на митинге не могло быть и речи.

Когда время стало приближаться к шести часам вечера, дивизия построилась в каре лицом к трибуне. Возле нее стояла пара оседланных коней, рядом взволнованно расхаживал заместитель командира дивизии, высокий подполковник при шпорах и шашке. Ординарец под уздцы держал горячих коней. Из белесой дымки вынырнули три легковушки. Вскочив в седло, подполковник выхватил из ножен сверкнувший клинок и поскакал навстречу автомобилям. Вздыбив коня, отсалютовал и отдал рапорт прибывшему генералу. Из машины вынули зачехленное знамя. Генерал в сопровождении комдива и комиссара со знаменем поднялись на трибуну. Вслед за ними туда взошли еще три человека, коим поручалось выступить на митинге. Начальник штаба Московского военного округа генерал-майор Кудряшов прочитал Указ Президиума Верховного Совета СССР о вручении 273-й стрелковой дивизии боевого Красного Знамени. Закончив оглашение Указа, он расчехлил знамя и вручил его командиру дивизии. На поляне прогремело мощное и троекратное «Ура!».

Начался митинг. Выступили командир дивизии полковник Краснобаев и старший батальонный комиссар Щепкин, затем предоставили слово мне. С волнением я подошел к микрофону, набрал в грудь больше воздуха и с этим глубоким вдохом как будто обрел второе дыхание. Я понимал, что даю клятву от имени воинов дивизии не опозорить наше Боевое знамя, достойно сражаться под ним, защищая нашу Родину. Последние слова выступления: «Смерть немецким оккупантам! Вперед, товарищи, на разгром врага!» были покрыты громким «Ура!» всех стоящих в строю.

Вручение дивизии знамени было воспринято как сигнал готовности к отправке на фронт. Наивно было бы предполагать, что мы всё время будем сидеть в резерве под Москвой. Должен же прийти и наш черед в кровавой битве не на жизнь, а на смерть. Солдатские предположения подтвердило изменение пайка. В последнее время полк стали кормить значительно лучше. Но продолжались бесконечные учения. Полным ходом строились землянки. И не какие-нибудь, а добротные. В них можно было зимовать. Но зимовать в своих землянках нам не довелось. 30 августа рано утром полк был поднят по тревоге. Поступил приказ – идти маршем в Подольск и грузиться в эшелон. Пришел конец нашему сидению у подмосковной речушки. Все понимали – едем воевать.

Весь наш полк собрался на станции. К вечеру все заняли свои места: солдаты в теплушках, лошади в специальных вагонах, орудия, повозки и боеприпасы на открытых платформах. Состав тронулся и, набирая ход, понесся в ночную тьму. Куда едем? Где конечный пункт эшелона? Никто поначалу не объявлял. Но, было похоже, что движемся на юг. Впрочем, в неизвестности мы пребывали недолго. Утром следующего дня наш эшелон выгрузился на станции Трехсвятской под Воронежем. Мы прибыли на Воронежский фронт…»

Воспоминания подготовил Валерий НИКОЛАЕВ
Назад
Авторизуйтесь, чтобы оставить комментарий