Бронницкие НОВОСТИ

 Январь четвертого послевоенного 1949-го, как я помню, выдался очень снежным и морозным. До сих пор у меня перед глазами – поздние зимние рассветы и ранние сумерки над тихими деревянными улочками, наш занесенный двор, белая метель за окном и треск сучьев в печи, которую спозаранку топила мама... А еще, когда размышляю о том давнем времени, часто приходит на ум нелегкие совместные походы с мамой за хворостом в ближний Бояркинский лес. Этот незабываемый пеший маршрут еще с тех военных лет многие горожане по праву называли нашей бронницкой “Дорогой жизни”...

В тот день я никак не могла дождаться конца школьных занятий. Все время хотелось пораньше уйти с урока и чего­нибудь поесть: хотя бы корочку хлеба с водой... И, конечно, я торопилась на помощь маме, которая еще с утра предупредила меня о том, что пойдет с утра за хворостом. Мне нужно было встретить ее на выходе из леса, чтобы вместе довезти древесную поклажу до дома. А накануне, вечером, я ходила к нашей соседке, тете Клаве Дрожжиной, за большими, два метра в длину, салазками, которые специально были приспособлены для заготовки дров. Такие сани имелись только у нее, и все жители ул.Красноармейской по очереди ими пользовались.

Набирали в лесу сломанных ветвей, рубили топором засохшие пеньки и прочий сухостой, делали увязки, мелкие щепки тарили в мешки. Такие нужные для того времени запасы, привезенные самостоятельно из леса, помогали нам выживать в холодную пору. Конечно, тогдашние городские власти чем могли помогали семьям погибших на войне солдат. К примеру, нам выделялось полкуба дров и не более 200 кг брикетного топлива. Только этого было очень мало для того, чтобы перезимовать. Конечно, дров можно было докупить, но это большинству бронничан былоне по карману. Поэтому нашей семье, как и многим другим, приходилось самим заботиться о своем благополучии и заготавливать топливо заранее...

Когда наконец прозвенел звонок, я самая первая выбежала из школы, которая находилась тогда на ул.Советской, и поспешила домой, чтобы потеплее одеться и встретить в лесу маму. День, помню, выдался очень морозный, снег под ногами сильно скрипел. В те годы мы спокойно ходили по старой Рязанке: за весь день по этой дороге проезжало не больше десятка автомашин... К моему приходу дома уже никого не было: старшая сестра в то время работала секретарем в школе колхозника, а двое братьев ушли в школу. Наскоро поев щей с поджаренной в печи картошкой, я поспешила к Бельскому озеру и вскоре вышла на нашу бронницкую “Дорогу жизни”, ведущую в Бояркинский лес.

Мой путь сначала шел по льду озера, затем по замерзшей Москве­реке и далее – по пойме, до знакомой лесной просеки, которая вела к деревне Бояркино. Дорога была хорошо накатана санями, утоптана людьми и копытами лошадей. Ездили здесь часто: деревенские жители­колхозники получали со складов в Бронницах фуражное зерно и еще много чего другого... Когда я только подходила к просеке, пошел сильный снег, все небо, казалось, налилось темным свинцом. Подойдя к месту нашей встречи, стала искать маму с санями. Она запрещала мне углубляться в лес и обычно сама ждала меня у просеки. Но в этот раз ее не было. Покричав и подождав немного, я решила идти навстречу.

Через некоторое время заметила сильно припорошенный снегом мешок с нарубленными пеньками. А немного погодя, заметила и маму в самошитой телогрейке, с топором за поясом и с доверху нагруженными санями. Она, как заправская бурлачка, тянула тяжелый груз на себе. И, судя по всему, очень устала после пройденного отрезка пути. От её тяжелого дыхания на морозе шел пар. Из­под повязанной на голову шали выбился белый ситцевый платок... Маме приходилось сильно упираться ногами, когда полозьям саней что­то мешало двигаться вперед...

Я сразу поспешила на помощь и, схватив торчавшую из хвороста рогатулю, стала что было силы подталкивать сани вперед. Так потихоньку, шаг за шагом, мы дошли до ещё одного большого мешка с обрубками, который лежал на обочине. Вместе уложили его под хворост и всю поклажу крепко­накрепко перетянули веревкой. Везти сани стало намного тяжелее. Ноги утопали в снегу, который шел, не переставая. Да вдабавок по пойме мела поземка, и вся дорога была укрыта пышным покрывалом... Мы с большим трудом дошли до Москвы­реки, и едва не опрокинули нагруженные сани, спуская их с крутого левого берега.

Когда перешли реку по заснеженному льду, перед нами встала еще одна преграда: правый берег в то время был довольно крутой, и тяжелые сани никак не хотели закатываться на обрыв. Пришлось развязывать всю поклажу и поочередно поднимать сначала хворост, а потом – мешки. Намучились вдосталь... А путь к Бельскому и дальше казался еще труднее. Мать тянула груз, я толкала его сзади рогатиной. Мамина шаль вся побелела от инея, изморозь покрыла и её выбившиеся из­под платка волосы. Мне то ли от напряга, то ли от предчувствия близкой опасности стало жарко даже на сильном январском морозе... Между тем стало быстро смеркаться, и по льду озера мы шли, можно сказать, уже едва различая занесенную дорогу.

– Ты тоже лучше смотри вперед, дочка, – с беспокойством твердила мне везущая сани мать. – Темнеет нынче быстро, снег глубокий, а у меня глаза уже сильно устали... Нам с тобой никак нельзя съезжать с этой дорожной колеи. Если потеряем ее, можем ненароком попасть в полынью. Она, как мне говорили, где­то справа... Там лед недавно выпиливали для молокозавода: его ведь заготавливают с зимы на лето и долго хранят в заводском погребе... Не дай Бог, не разглядим под снегом полынью­то ее ведь уже, наверняка, тонким ледком прихватило... Только ступим – сразу вместе с санями на дно уйдем...

Не сбиться с пути и попасть в затаившуюся в темноте полынью нам помогали огоньки из окошек домиков, маячивившие со стороны города. Этот слабый свет стал для нас своего рода ориентиром... Так, минута за минутой, выбиваясь из сил, мы приближались к знакомой улице... Тяжело груженные сани от наших слабеющих усилий то ползли, тяжело взбираясь на пригорок, то застывали на некоторое время, чтобы после недолгого отдыха снова потихоньку двигаться вперед... Когда дошли до дома, где жила семья Федотовых, нас заметил один из сыновей – семиклассник Леонид. Он помог довезти сани с грузом до самого дома.

Немного отдышавшись, я сразу села выполнять школьные домашние задания, а мама растопила печку­железку в спальне и стала готовить немудреный ужин... Вынула из погреба чугунок с квашеной капустой, а другой чугунок – с сахарной свеклой поставила томиться в печь... В доме сразу стало тепло и уютно. И даже не верилось, что еще пару часов назад мы буквально из последних возможностей, еле­еле передвигались на темной лесной дороге. И ведь запросто могли попасть в полынью или насмерть застыть на морозе, так и не добравшись до родных стен...

Когда вся наша большая семья собралась в тот вечер за ужином, а после сообща стала разбирать доставленный груз, я вдруг подумала о том, что ведь еще не раз предстоит ходить за хворостом через озеро и реку по льду и глубокому снегу. И мысленно пожелала нам и всем, кому предстоит заготавливать столь нужный в то время хворост, счастливого и беспроблемного пути. Удача и везение, как и везде, нужны были на тогдашней “Дороге жизни”, которая вела многих бронничан, жителей середины прошлого века, за древесным топливом в спасительный Бояркинский лес.

Е.СМИРНОВА­-ЛАТРЫГИНА