Бронницкие НОВОСТИ

Майское солнце медленно поднималось над горизонтом, заливая светом омытые утренней росой поля, открывая взору неоглядные дали кубанских просторов. Теплые лучи разом осветили крыши домов большого степного поселка и старую арку с надписью «Конный завод «Рассвет». Затем широко разливающаяся повсюду солнечная волна разом накрыла чисто побеленные заводские конюшни и множеством светлячков заискрилась на пастбищах с ковром сочного ярко-зеленого разнотравья... Словно изображенный на огромном красочном плакате советских времен, известный на всю страну конезавод вновь постепенно обретал свою прежнюю значимость после недавних военных испытаний.

Вот ворота одной из недавно отстроенных и ухоженных конюшен широко распахнулись, и оттуда, громко стуча копытами, стали друг за другом выбегать на утреннюю прогулку её обитатели – кобылы с жеребятами. В «Рассвете» торопились возродить сильно поредевшее в период войны поголовье элитных скакунов… В числе первых наружу выскочила молодая, золотисто рыжая донская кобылица. А за ней на длинных стройных ножках резво семенил почти такой же, как мать, огненно-рыжий жеребенок с маленькой белой проточинкой на лбу… Так вспоминал рассказчик первую встречу со своим будущим другом, с которым ему так много довелось пережить и который до сих пор приходит к нему во сне… 

– Как мне рассказал отец (в то время еще молодой конюх), назвали этого жеребчика без особых затей – Огоньком – за пылающий окрас, – мой собеседник ненадолго задумался и, не торопясь, продолжил свой рассказ. – Впрочем, насколько я знал: этот конек был рожден от чистокровного жеребца знаменитой на весь мир тракененской породы, неоднократного победителя многих престижных скачек. Да и мать была таких же благородных кровей. Отец считал, что в будущем, когда породистый жеребенок вырастет, он еще не раз себя покажет. А в мае, когда я впервые его увидел, Огонёк был еще под чутким присмотром матери и подходить к нему не разрешалось…

Быстро миновали вешние, а затем летние и осенние дни. Сын донской кобылицы быстро рос, набирался сил, целыми днями вместе с другими жеребятами и кобылами резвился в загоне или выгуливался в леваде. Со временем его породистая мать уже не так явно нервничала, когда конюх позволял сыну угостить Огонька сочной морковкой и погладить его по белой отметинке на лбу… Постепенно, раз за разом, и сам жеребенок приметил заботливого подростка и всякий раз ждал его появления в конюшне или на пастбище. А в дальнейшем даже стал подбегать к нему за угощением…

Так день за днем зарождалась и крепла будущая многолетняя дружба мальчишки и растущего коня. К следующей весне Огоньку исполнилось полтора года. Жеребенок заметно прибавил в холке, ощутимо окреп. В нем уже явственно проглядывались характерные черты первоклассной скаковой лошади. С этого времени он вместе с другими жеребятами конезавода начал свои первые испытательные тренировки. Отец, во всём помогавший тренерам приобщать породистый заводской молодняк к скаковой езде, случалось, брал с собой на занятия с лошадьми сына-подростка.

Судя по отзывам, Огонёк не раз удостаивался заслуженных похвал. Он отлично показывал свои способности и на беговом кругу, и на манеже, быстро привык к уздечке и сбруе. При этом нередко удивлял своих строгих и требовательных воспитателей необычайной резвостью и выносливостью. В его движениях, в красивой мускулистой фигуре, в отточенных ногах все явственнее просматривался стремительный, неукротимый порыв к движению. Казалось, подросший конь стал подобен сильно сжатой стальной пружине, готовой в любую минуту быстро распрямиться…

Как-то раз неуступчивый во всем тренер разрешил сыну конюха после его многочисленных просьб прокатиться на Огоньке. И надо сказать, норовистый молодой жеребец, нервно поведя ноздрями, сразу признал в седле хорошо знакомого ему мальчишку. И не только не сбросил легковесного и не уверенного в себе седока, но и промчал его резвым галопом по всему кругу. Для 15-летнего подростка эта скачка с ветерком стала незабываемым событием, по-своему повлиявшим на всю дальнейшую судьбу…

Казалось бы, у быстро усваивающего скаковую науку Огонька всё складывалось, как нельзя лучше. Тренер прочил ему успешное будущее, конюх радовался за своего питомца. Беда случилась, когда возраст молодого жеребца приближался к двум с половиной годам. Тогда как раз подошло время к отправке заводского молодняка на местные ипподромы для решающих испытаний. О том, что тогда произошло, мой собеседник узнал от отца. На одной из тренировок Огонёк перед барьером вдруг резко «встал на свечу». Но при этом, почему-то испугавшись громкого и сердитого крика тренера, не удержался на задних ногах и со всего маха рухнул на землю. От сильного удара головой он долго не мог оправиться, а в дальнейшем стал быстро слепнуть…

Вскоре конь уже с трудом стал выходить из загона, всё время натыкался на ограждения и на других лошадей. А после у породистого скакуна (совсем как у человека) начался долгий и мучительный период депрессии. Стресс был настолько сильным, что Огонёк стал плохо есть, никого не подпускал к себе, подолгу стоял в конюшне, низко опустив голову… Вскоре честолюбивый тренер решил отказаться от травмированного и ставшего бесперспективным коня. «Может, еще поправится, ведь совсем молодой жеребец-то, – уговаривал его конюх. – Глядишь, со временем прозреет и порадует нас…»

Но шла неделя за неделей, а слепота, судя по всему, только усиливалась. И, пожалуй, больше всех переживал за выбывшего из строя скакуна сам рассказчик. Он к тому времени, благодаря отцовской науке, уже успел стать неплохим наездником. Мог даже дать фору иным молодым и самоуверенным жокеям. А слепоту Огонька воспринимал, как собственную беду. И всё время уговаривал отца хотя бы на время доверить ему заботу о пострадавшем коне. Конюх долго не соглашался, но, видя, как сын привязался к Огоньку, всё же решился поговорить с заводским начальством. «Жеребец ведь чистых кровей – разве не жалко его на колбасу», – настойчиво твердил он свои доводы и был услышан: коня с довольствия не списали. Так конюх взял их добровольное семейное шефство над ослепшим жеребцом под свою ответственность.

Почти год потребовался моему собеседнику только для того, чтобы снова вернуть сломанную, как старая подкова, жизнь коня в прежнее русло, чтобы снова начать тренировки. К тому же, никто из заводских тренеров не соглашался заниматься с утратившим прежние способности Огоньком. И настойчивый парень сам, выкраивая время от школьных занятий, решил готовить своего питомца к скачкам. Чтобы действовать правильно, по науке, он терпеливо изучал все премудрости этого непростого дела, подолгу беседуя с опытными тренерами и изучая специальные методики. Ведь тренировать приходилось практически слепого скакуна…

– Месяцы работы вкупе с моим и отцовским терпением и настойчивостью стали понемногу давать результаты, – продолжал воспоминания мой собеседник. – Я часто по-своему разговаривал с Огоньком, убеждал его в том, что надо слушаться отца и меня, думать о своем будущем. Ведь иного варианта выжить у него не было. Наверное, конь понял, что от него требовалось. Сначала делавший всё неохотно, вполсилы и очень боявшийся пространства, он постепенно доверился мне. Как-то я ему тихо прошептал: «Галоп!» И он как сиганул! Это было первый раз за всё время после травмы. Я с радостью осознал: Огонёк стал беспрекословно и правильно выполнять все мои команды. А еще научился чутко слышать и понимать меня, когда я садился в седло. Он реагировал на каждое мое движение и мог, уже ничего не боясь, стрелой лететь по кругу… 

Потом, судя по рассказу, начался самый значимый период для слепого коня и его самодеятельного тренера. После долгих уговоров и просмотров отцу удалось убедить своих начальников в том, чтобы Огонька допустили к скачкам на ипподроме. «Да где это видано, чтобы пускать на состязания незрячую лошадь и сопливого пацана! – возражали недоверчивые. – Только завод опозорят!» Но, в конце концов, отцовские доводы и блестящая родословная племенного жеребца взяли верх. А о слепоте Огонька решили особо не распространяться… Зато свой победный жокейский дебют мой собеседник до сих пор помнит во всех деталях. 

Поначалу, никто из участников скачек и зрителей, сведущих в конно-спортивных состязаниях, серьезно не воспринимал новичка и никому не известного скакуна. Все привычно прочили лидерство в состязании тем, кого хорошо знали. И, действительно, вперед сразу вырвались именитые чемпионы. А покуда непривычный к шуму и громкоголосью, Огонёк оказался в числе замыкающих скакунов. Молодой и еще неопытный наездник, как мог, успокаивал коня, прежде никогда не знавшего ипподрома и своих маститых соперников. 

– Ничего не бойся, Огонёк! Я всё хорошо вижу и не дам тебе ни с кем столкнуться! Я – твои глаза! Слушай меня и смело скачи вперед!

Конечно, никто даже из самых внимательных и чутких зрителей, не мог слышать эти тихие успокаивающие слова человека, обращенные к мчащейся рыжей лошади. Они одновременно стали и властным призывом на скаку, призывом, к которому нельзя было не подчиниться. И случилось невероятное: прежде скованный слепотой скакун, казалось, услышал всадника. Он начал быстро набирать темп, обгоняя одного за другим привычных фаворитов скачек. Особенно зрелищная схватка развернулась между Огоньком и лидером – знаменитым на весь район породистым гнедым рысаком. Последний совсем немного уступил новичку и только на самом финише… 

Мой собеседник, даже спустя многие десятилетия, помнит этот великолепный победный, словно летящий бег своего питомца, его шумное дыхание и встречный ветер в лицо… Совсем близко он видел слегка помутневшие и, словно устремленные куда-то вдаль, незрячие глаза коня… Ему даже показалось, что по мокрой от пота конской морде скатывались крупные слезы радости и гордости... Сознавал ли Огонёк то, что совершил в этот день победу над собой, над своей бедой!? А еще в памяти остались удивленно радостные возгласы сидящих на трибуне работников конезавода и поздравления подошедшего к нему отца… После были и другие победы, но та первая стала для молодого жокея, пожалуй, самой радостной и желанной. 

Еще через два года моему собеседнику пришлось навсегда расстаться с Огоньком: повзрослевшего парня призвали в армию. Так уж вышло, что после срочной он остался на сверхсрочную службу, после – поступил в военное училище. В итоге стал офицером, а семью создал уже в иных краях. Но, когда приезжал в родной поселок, на побывку, первым делом спешил повидать Огонька. К слову, отец, ставший уважаемым и авторитетным на конезаводе человеком, многие годы опекал слепого коня. И даже подыскал ему другого жокея. Вот только весомых побед на скачках новой паре добиться уже не удалось. Наверное, сменивший его в седле не умел так же настойчиво и убедительно призывать: «Скачи вперед, мой рыжий конь!» Не нашли они полного взаимопонимания, а может, просто не судьба... 

Правильно говорят: время не властно над нашей памятью. И мой седой рассказчик на финише собственной жизни, как и многие люди, всё чаще оглядывается назад, отматывая нить судьбы к самому детству. Мысленно вернувшись в ту давнюю пору, когда был обычным подростком, он с теплотой в душе вспоминает прославленный кубанский конезавод, давно ушедших в мир иной отца и своего четвероногого друга, который оставил столь заметный след в его долгой и непростой судьбе. 

Ныне, с высоты прожитых лет, старик как никогда отчетливо понимает: не только он когда-то помог рыжему коню пересилить мучительный страх слепоты, вернуться в строй, стать лидером наперекор всему, но и Огонёк сделал его самого в чем-то целе­устремленнее, сильнее и лучше.