Бронницкие НОВОСТИ

Тенистая полянка в знакомой ей по детским воспоминаниям роще. Сквозь листву деревьев пробиваются лучи уже прохладного осеннего солнца… На потрескавшемся от времени снимке из далекого 1938го — все многочисленное семейство Лябиных: с родителями, братьями, сестрами и с тогда еще малолетним потомством. Стоящий рядом с матерью отец -- самый крайний справа… Сегодня большей части людей, запечатленных гарнизонным фотографом в один из выходнных дней, уже нет на этом свете. Но осталась ее память, которая не стерлась с годами и переменой места жительства. Память живет с ней вместе с довоенным семейным альбомом и документами, проливающимими свет на ту давнюю трагедию, которая разломила всю последующую жизнь нашей собеседницы и ее близких на «до» и «после».

- Я родилась в 1938-м в г.Аткарске Саратовской области, — начала свой рассказ Тамара Григорьевна. - За год до ареста отца. Знаю о нем только от мамы. Папа был кадровым военным - офицеромполитработником железнодорожных войск. Мама всегда вспоминала его, как честного, принципиального, открытого и очень доброго человека. Наверное, эти лучшие качества и погубили его в то тяжелое, безжалостное время… Мы, как и все офицерские семьи, жили в общежитии при военном гарнизоне. Рядом была железная дорога и городской вокзал. И я с младенческих лет запомнила постоянный перестук вагонных колес, шум прибывающих поездов, людское разноголосье на перроне…. Нас у родителей было двое: я и моя старшая сестра Света…

Воскрешая в своей памяти рассказы матери и показывая сохранившиеся документы, наша собеседница год за годом листает страницы короткой, безвременно оборвавшейся жизни отца. Слушаешь ее и словно наяву видишь Аткарск 1939 года, хмурое осеннее утро, уже пожелтевшую листву на деревьях и офицераполитрука, быстро идущего из дома на службу. До злополучного партсобрания, на котором выступил Лябин и которое послужило поводом для письменного доноса на него, оставались считанные часы… «Немец захватил Испанию, уже полЕвропы под ним - значит и нам нужно готовиться к войне. Фашизм набирает силу…» — эти слова замполита стали неожиданностью для собравшихся. Ведь в то время любые упоминания о предстоящей войне с Германией считались провокационными…

Неосторожное высказывание офицера сразу же взял себе на заметку его непосредственный руководитель -- командир гарнизона. Отношения у них не сложились: открытый и принципальный Лябин, пользующийся реальным авторитетом у солдат, давно мешал своему властному и недалекому начальнику. Донос, что называется, сразу попал «куда надо». И уже на следующую ночь политрука'провокатора' арестовали. Наша собеседница, которой в то время еще ничего не понимала, сегодня может только мысленно представить как незнакомые люди под конвоем навсегда увезли ее родителя в следственный изолятор Саратовской тюрьмы…

А потом для их обычно заботливой и неунывающей мамы начались самые страшные времена. Не понимая вины своего мужа, она каждый день ждала его возвращения домой. Но проходили дни и недели, а замполита не выпускали. Его, как и многих попавших тогда под кампанию очередного витка борьбы против враждебных элементов в РККА, держали в заключении без суда и следствия… А на семью Лябиных городские власти сразу повесили позорное клеймо - «родственники врага народа»… Только через месяц Матрене Савельевне разрешили свидание с мужем. Побывав в переполненной тюрьме и поговорив с ним, исхудавшим и без знаков различия на гимнастерке, она узнала, что супруга арестовали за «враждебную деятельность», и он нескоро выйдет на свободу…

- В последующие годы после ареста папы, как вспоминала мама, мы сами стали изгоями в родном городе, — рассказывает Тамара Григорьевна. — Маму сразу уволили с работы, и устроиться она нигде не могла. Лишившись кормильца, ей не под силу было содержать нас двоих. Мамина сестра увезла меня до лучших времен в белорусский город Лиду, а мать осталась в Аткарске с моей старшей сестрой Светой. От нее отвернулись все прежние подруги и знакомые. Зарабатывала мама на хлеб только шитьем на дому… И, если бы не защита папиного брата — Бориса Павловича, нас могли бы вообще выслать из города…

Тамара Григорьевна с болью рассказывает о том, как тяжело им пришлось в военное время. Они не жили, а выживали…Малышкой ее едва успели вывести из г.Лиды после германского нападения. Мать до конца своих дней благодарила брата отца, который помог ей тогда устроиться на работу в военный госпиталь, а позже получить жилье в Аткарске. Там Тамара окончила 10 классов, а затем поступила в техникум в Саратове… Но как бы ни складывалась жизнь, офицерская жена, по словам дочери, оставалась верной своему канувшему в неизвестность мужу. И много раз пыталась узнать хоть какиенибудь подробности о его судьбе…Но сведения об отце стали доступными лишь в постсоветские годы.

Ответы, справки, выдержки из советских законов, хранящиеся в семье, свидетельствуют о переписке с правохранительными органами, целью которой стало выяснение судьбы сгинувшего в заключении отца. Позднее к поискам подключился и муж нашей собеседницы… Удалось узнать, что Григория Павловича реабилитировали посмертно в 1961м.Сама Тамара Григорьевна была оправдана от «вины» отца только в 50 лет. А семью Лябиных официально признали пострадавшей от репрессий лишь в середине 90х. Справка №1344892 от 25.01.95 г. из прокуратуры Саратовской области гласит, что после полутора лет содержания под стражей арестованного офицера осудили по приговору Линейного суда РязаноУральской железной дороги от 27.02.1941 г. по ст.5810 ч.I УК РСФСР на 4 года лишения свободы. А через пять с небольшим месяцев заключенный якобы умер при этапировании в Магадан от сердечного приступа…

Как на самом деле погубили замполита Лябина — теперь уже выяснить невозможно. Жизнь и здоровье политзаключенных для лагерных охранников тогда ничего не стоили. Узники умирали тысячами и зачастую были захоронены без всякого следа. Словно и не жили вовсе… Но гораздо важнее, что живой след от погубленных людей остался не в пыльных архивах НКВД, а в сознании их потомства. Дочь, даже толком не помня отца, часто вспоминает его и бережно хранит то немногое, что от него осталось. Память сильнее смерти.